Роберт Хайнлайн - Двойная звезда [Двойник; Дублер; Звездный двойник; Мастер перевоплощений]

Когда я прошел в ворота и увидел своих зрителей, мне захотелось повернуться и бежать куда глаза глядят. Первый раз за тридцать лет во мне проснулся страх перед сценой.

Повсюду, куда только хватало глаз, толпились обитатели гнезда. Передо мной простиралась обширная площадь, буквально запруженная марсианами. Их были тысячи. Они походили на плотно посаженную спаржу. Я знал, что первым делом должен медленно пересечь эту площадь по осевой лини и вступить на дорожку, ведущую во внутреннее гнездо.

Я не мог сделать ни шагу.

Тогда я сказал себе:

– Послушай, дружок, ведь ты – Джон Джозеф Бонфорт, ты и прежде бывал здесь десятки раз. Эти марсиане – твои друзья. И ты здесь находишься потому, что этого захотели они и захотел ты сам. Поэтому, давай-ка двигай потихонечку вперед. Тум-тум-те-тум! «Вот я невеста».

Кажется я снова стал Бонфортом. Я стал дядюшкой Джо Бонфортом, единственным желанием которого было проделать все это без сучка и задоринки – на благо и во имя своего народа и своей планеты – и ради друзей-марсиан. Я сделал глубокий вдох и шагнул вперед.

Именно этот глубокий вдох и спас меня: я почувствовал знакомое благоухание. Тысячи и тысячи марсиан – собравшихся вместе – пахли так, как будто кто-то пролил целую цистерну «Вожделения джунглей». Уверенность в том, что я действительно обоняю этот запах, заставила меня обернуться и посмотреть, не следует ли за мной Пенни. Я все еще ощущал ее теплую руку в своей.

Я двинулся через площадь, стараясь передвигаться со скоростью, с которой перемещаются по своей планете марсиане. Толпа сомкнулась в том месте, где я стоял. Вполне возможно, что дети убегут от взрослых и начнут вертеться вокруг меня. Под «детьми» я подразумевал марсиан, только что прошедших стадию деления. Они вдвое меньше по весу и по росту, чем взрослые марсиане. Их никогда не выпускают за пределы гнезда и поэтому люди обычно склонны забывать, что на свете есть маленькие марсиане. После деления марсианину требуется около пяти лет, чтобы набрать нормальный вес, полностью развить мозг и восстановить все прежние воспоминания. А пока этого не произошло, он – совершеннейший идиот, который учится быть слабоумной. Перераспределение генов и регенерация, которые следуют за соединением и делением, надолго выводят марсианина из строя. Одна из бобин Бонфорта как раз и была лекцией на эту тему, сопровождаемой не очень качественной любительской стереосъемкой.

Дети – эти добродушные идиоты, полностью освобожденные от всех требований пристойности и от всего, что с этим связано. Среди марсиан малыши пользуются необычайной любовью.

Двое детишек совсем маленького роста и похожие как две капли воды, выбежали из толпы и как вкопанные стали передо мной, напоминая глупого щенка посреди улицы с оживленным движением. Если я не остановлюсь, то могу сбить их на землю.

Поэтому я остановился. Они еще больше приблизились ко мне, теперь уже окончательно преградив мне путь. Вытягивая свои псевдоконечности, они принялись что-то оживленно чирикать друг другу. Я ничего не мог понять. Они принялись хватать меня за одежду и запускать лапки в мои нарукавные карманы.

Марсиане так тесно обступали меня, что я даже не мог обойти детишек стороной. Я просто разрывался между двумя необходимостями. Детишки были так милы, что я чуть было не сунулся в карман, чтобы дать им конфетку, которой там не было и в помине – но в то же время самым главным была церемония, рассчитанная точно, как балет. Если я не успею во-время добраться до внутреннего гнезда, я совершу тот классический грех, из-за которого прославился Ккахграл Младший.

Но малыши, казалось и не собирались уступать мне дорогу. Один из них обнаружил мои часы.

Я вздохнул и меня снова захлестнула волна запаха. И тогда я принял решение. Я был уверен, что ласкать детишек принято по всей галактике и что это вполне согласуется даже с нормами марсианской пристойности. Я опустился на одно колено, став таким образом одного роста с ними и несколько мгновений ласкал их, легонько пошлепывая и поглаживая.

Затем я поднялся и осторожно произнес:

– Ну вот и все. Теперь я должен идти, – на эту фразу потребовался чуть ли не весь запас моего основного марсианского.

Дети опять прильнули было ко мне, но я осторожно отстранил их и пошел вперед поторапливаясь, чтобы наверстать упущенное время. Никто не выстрелил мне в спину из жезла. Поэтому я начал надеяться, что мое нарушение правил пристойности было не таким уж серьезным. Наконец я добрался до спуска, ведущего во внутреннее гнездо и углубился под землю.

Церемония принятия в гнездо изобилует множеством ограничений. Почему? Потому что на ней могут присутствовать только члены гнезда Ккаха. Это чисто семейное мероприятие.

Судите сами: у марсиан могут быть очень близкие друзья – но разве эти дружеские отношения играют какую-нибудь роль в храме Солт-Лейк-Сити? Никогда. Этого не было и не будет. Марсиане очень часто наносят визиты в другие гнезда – но ни один марсианин никогда не заходит в чужие внутренние гнезда. Даже ближайшие друзья лишены этой привилегии. Я не имею права подробно описывать церемонию принятия в гнездо, как ни один член масонской ложи не вправе описывать ритуалы своей ложи посторонним.

Да в сущности это и не имеет большого значения, потому что церемонии одинаковы во всех гнездах, равно как и моя роль одинакова для всех тех, кого принимают в гнездо. Мой поручитель – старейший марсианский друг Бонфорта Ккахреаш – встретил меня у дверей и погрозил мне жестом. Я потребовал, чтобы он убил меня, если я в чем-то провинился. По правде говоря, я не узнал его, хотя и видел его изображение. Но это просто должен был быть он – того требовал ритуал.

Дав таким образом понять, что я искренний приверженец всех четырех главных добродетелей – любви к матери, к домашнему очагу, гражданским обязанностям и никогда не пропускаю уроки в воскресной школе, я получил разрешение войти. Рррсаж провел меня по всем инстанциям, мне задавали вопросы, а я на них отвечал. Каждое слово, каждый жест были стилизованы как классическая китайская пьеса, в противном случае шансы мои равнялись бы нулю. В большинстве случаев я не понимал, о чем меня спрашивают, а в половине случаев я не понимал собственных ответов. Я просто знал, где, когда и как меня должны спросить и что я на это должен ответить. Усложняло задачу и то, что марсиане предпочитают неяркий свет, и я блуждал почти вслепую, как крот.

Как-то раз мне пришлось играть с Хоуком Ментеллом, незадолго до его смерти, когда он уже был глух как пень. Вот это был актер! Он даже не имел возможности использовать слуховой аппарат, потому что слуховой нерв был мертв. Некоторые реплики он читал по губам, но это не всегда возможно. Поэтому он сам руководил постановкой и скрупулезно точно рассчитывал все действие. Я сам видел, как он, проговорив реплику, уходил, а затем возвращался из-за кулис, отвечая на следующую реплику, которую он не слышал, руководствуясь исключительно времеНем. Церемония очень напоминала мне тот спектакль. Я твердо знал свою роль и играл ее. Если бы что-то и пошло не так, то уж никак не по моей вине. Очень нервировало меня и то, что на меня постоянно было направлено не менее полудюжины жезлов. Я убеждал себя, что они не станут сжигать меня из-за какого-то промаха. Ведь кроме всего прочего, я был просто глупым человечком, которого удостоили великой чести, и которого в случае чего можно просто выставить пинком под зад. Но ощущение все равно было далеко не из приятных.